Мать, наоборот, не имея ничего скрывать, с сильным интересом к жизни, из крестьянской семьи, комсомолка. Она, наоборот, с радостью встречала все интенсивные события тех времен. Но к 37 году посадили ее отчима, а ее исключили из комсомола. Тогда она работала в секретариате Н. Крупской.
Мой отец - из репрессированной в 37 г. семьи, не обладал ни профессией, ни образованием. Язык русский знал плохо. Боялся и, по тем временам не без основания, умалчивал о своем происхождении. По природе - застенчивый, утонченный, склонный к вялости и удовольствиям человек, он очень тяжело переживал трагедию своей семьи, но в жизни, кроме страха, я никогда не замечал в нем черт озлобления. Не склонный вообще к сильным чувствам гнева, страсти и злобы, он, скорее, задумчив, обидчив, легко раним, нежен.
Я родился в 1940 г. в Чимкенте, откуда 3-х месяцев был привезен в Москву.
Снова возвращаясь к своему происхождению и раннему детству, Тарон пишет новые подробности о своих родителях, отчасти повторяя уже сказанное.
Тут дело, конечно, не в том, что им это неприятно, так как я не пишу здесь ничего унизительного. А дело в страхе, который пустил свои корни, глубоко задев не только этих людей, но и меня, хотя [я] человек совершенно другого поколения.
Я специально сейчас буду писать на следующем листе, чтобы иметь возможность вырвать эти листы.
Здесь я испытываю некоторое чувство неудовольствия, что писал о людях то, что они возможно и не хотели бы, чтоб я писал. Кроме того, мое неумение писать и подходить к этому сказалось. Я хотел ограничиться лишь легким и точным обзором своей жизни. Но без сказанного трудно было бы мне понять всего из своей жизни, хотя бы мог и держать это в памяти.
На последующих страницах своего дневника Тарон так комментирует свою запись о родителях:
Я. Я родился в Чимкенте, куда мать и отец приехали на свидание к дяде Аразу. Затем я был ими привезен в Москву, и вскоре началась война. Отца на фронт не взяли, он был инвалидом - почечником. На фронт ушел дядя Володя. Об остальных родственниках ничего не знаю, так как мы жили в практически чужом городе. Отец был полиграфическим рабочим. Мать работала в Торгсине. Дед неродной - муж бабушки Виктории - либо сидел, либо занимался мелкой спекуляцией, не знаю. Моя бабушка жила с дедом в маленькой каморке во дворе Дома Союзов, с ними жил я. Мне было 4 или 5 лет. До этого мы были где-то в эвакуации.
Мой отец, человек очень легко ранимый, склонный к утонченности и вырождению, не был приспособлен к тем бурным событиям, которые разворачивались в России и на всей территории будущего СССР. Дядя Араз был послан дедом в Ленинград учиться в Академию художеств, откуда был отправлен в тюрьму и в ссылку, как сын буржуа. Отец уехал в Москву, и вот где они встретились с мамой, я не знаю. Знаю только, что дед был впоследствии сослан на Соловки, где и умер, о чем мы узнали недавно после его реабилитации. Также вернулся дядя Араз после 25 лет изгнания, и нашел в себе силы и энергию кончить заочно Плехановский институт и стать значительным специалистом в своей области.
[один] в Ереване, который он отдал под психбольницу, другой, по-моему, принадлежал ему в деревне. По рассказам крестьян, он построил школу для крестьянских детей, и за всю свою жизнь, ревностно прислушиваясь к мнениям различных людей, я ни разу не слышал в его адрес неодобренья. В школе преподавал старший сын деда и мой дядя Сеник. Во время советизации дядя Сеник был расстрелян как националист, дед арестован, имущество конфисковано, а семья сослана в [удаленные] районы Армении.
[нрзб.]. Семья буржуазно-националистическая. Вообще-то жалкая буржуазия, которая в те времена существовала в Армении, играла или пыталась играть цивилизирующую роль в жизни страны. Так как я обладаю очень малыми сведениями об этой семье, то я и не буду пытаться излагать имеющиеся в систематическом плане. Знаю только, что когда отцу было пять лет, умерла мать, дед женился на другой очень доброй женщине, которую мне приходилось встречать, и даже у нее жить. Она была безграмотной, ограниченной умственно, но доброй женщиной, чьи интересы полностью были поглощены [семьей], запуганной детьми и свалившимся на нее горем (об этом позже). У деда были 2 дома:
Мой отец - уроженец Ахбаша Армянской ССР. Родился в семье Арташеса Гарибяна, моего деда, по положению - владельца винного или винных заводов. Семья состояла из деда Арташеса, бабушки Марал, трех сыновей - Сеника, Араза и моего отца Алика, дочери Лусик и Араксы
Я родился в 1940 г. 5 июня в канун войны в семье (если это можно назвать семьей) людей, неизвестно почему соединившихся, принадлежавших к разному сословию и обладающих разными наследственными возрастами. Моя мать - тип сильный, не застрявший в прошлом своих родителей, происходящая из семьи зажиточных крестьян, зарабатывающих на хлеб силой своей предприимчивости и мускулов. Во время армяно-турецкой резни мой дед, отец матери, был либо убит, либо умер от тифа на оккупированной турками территории (село Спитак, бывш. Амамлу). Семья состояла из моей бабушки Виктории и ее детей: мамы, ее сестры (Парзик - прим. сост.) и брата Володи. После смерти деда Агабека семья переехала в Баку, а затем в Кисловодск, ведя практически нищенское существование. Бабушка работала в школе уборщицей, мать и Парзик учились, а дядя Володя побирался и продавал сигареты. К тому времени бабушка вышла замуж за некоего Мукуча, и об этом периоде их жизни я ничего не знаю. Затем моя мать или все они переезжают в Москву, почему - не знаю. Далее знаю, что моя бабушка была хромой: турки ей перерубили ноги, и вообще тогда были очень трудные годы. Моя мать Амалия или потому что была старшей из детей, вынуждена была помогать материально бедствующей семье. Будучи человеком энергичным (что вообще отличает родственников по материнской линии), она вступает в комсомол (и, будучи, сама из бедноты) и по путевке комсомола работает в различных торговых организациях, по-моему, продавцом, а затем уже в секретариате Крупской в Москве. В какое время она встречается с моим отцом, я не знаю. Вообще, по причинам, которые я укажу впоследствии, родители скрывали от меня детали своей прошлой жизни.
Примечание. Заметки Тарона написаны почти без поправок, стиль их при воспроизведении полностью сохранен, однако здесь и далее составители сайта сочли возможным добавить кое-где недостающие у Тарона знаки препинания.
Поскольку родителей Тарона давно нет в живых, эти записи, безусловно, являются наиболее точным источником сведений о его семье и самом раннем периоде его жизни.
В 1969 году, в почти 30-летнем возрасте, Тарон, желая разобраться в своей жизни и улучшить свой литературный стиль, сделал в дневнике несколько записей о своем происхождении и раннем детстве.
Продолжение следует
Жизнь Тарона Гарибяна
Жизнь Тарона Гарибяна
Комментариев нет:
Отправить комментарий